Испытывающий оранжево-розовый триумф после смены режимов на Украине и в Грузии, Запад рассматривает снижение влияния России в постсоветском пространстве как неизбежность. Сегодня демократов-триумфаторов заботят только два вопроса: сколько недель Александр Лукашенко продержится у власти в Минске, и где произойдет следующая "цветная революция"?

По нашему мнению, этому видению ситуации, предполагающему только один сценарий развития событий, не хватает продуманности. Оно недооценивает уязвимости "новых демократий". Но, что еще серьезнее, она не учитывает стратегического желания России превратиться из державы, цепляющейся за статус-кво, в державу, готовую пересмотреть реалии Содружества Независимых Государств (СНГ). Не выйдет ли так, что уже в обозримом будущем российский президент окажется главным, кто выает от "цветных революций", а "новая Европа" – главным проавшим? Есть целый ряд серьезных признаков того, что Россия изменилась и отныне "поддерживает демократию". Она начала вкладывать деньги в сеть неправительственных организаций, которые станут главными инструментами дестабилизации прозападных правительств, обеспечивая при этом воздение российского влияния в таких странах, как Украина.

Новую ситуацию, вырисовывающуюся на постсоветском пространстве, определяют три фактора: кризис притягательности Европейского союза после отказа Франции и Нидерландов принять Европейскую конституцию, высокая цена на нефть и влияние украинской "оранжевой революции" на политические установки России.

Нынешний энергетический кризис дает России возможность, о которой она могла только мечтать: умирающая военная сверхдержава, она воздается в виде сверхдержавы энергетической. Рост цен на нефть дает российскому правительству необходимые финансовые ресурсы и международное влияние для проведения активной политики в своем "ближнем зарубежье".

Легко увидеть и другую тенденцию: влияние неудачи с принятием Европейской конституции на страны Востока. Все увидели, что "расширенный" Евросоюз оказался фактически закрыт для украинцев, грузин, молдаван и белорусов, которые хотели бы стать его ами. Это дает России пространство для маневра, ослабляя в названных странах тягу к Европе.

Остался непонятым еще один ключевой момент: "оранжевая революция" на Украине была для России своего рода "11 сентября". Она революционизировала свой взгляд на международную политику.

До этого момента Россия была склонна видеть в ЕС благожелательного конта и стратегического партнера, мечтающего о появлении многополюсного мира. В "посторанжевой" действительности ЕС стал ее главным соперником. Столь резкий поворот легко объясним: ЕС – единственная великая держава, не имеющая зафиксированных границ. Еще важнее то, что ЕС, который прежде рассматривался Москвой как внешнеполитический инструмент Парижа и Берлина (а следовательно, как помеха американской гегемонии на континенте), отныне рассматривается как инструмент, служащий амбициям Вашингтона и Варшавы.

Поэтому неудивительно, что российская политика стремится во что бы то ни стало превратить ЕС в маргинальную силу на международной арене и парализовать новую Европу. Москва будет сосредотачиваться на двусторонних отношениях с ключевыми европейскими державами – Парижем, Берлином, Римом, Лондоном – и будет делать все, чтобы помешать выработке любой общеевропейской политики в постсоветском пространстве.

По странной иронии судьбы, от этого "посторанжевого" момента в Москве выали как раз те, кто "проал" на Украине – политические советники, специалисты пиара, производители идей, все те, кого по-русски называют "политтехнологами". "Потеря Киева" протолкнула людей вроде Глеба Павловского в высшие сферы, где вырабатывается внешняя политика России. В марте 2005 года Путин создал специальное управление по наращиванию российского влияния в постсоветском пространстве. Главой этого управления был назначен Модест Колеров, известный политический технолог, бывший заместитель Павловского по руководству московским Фондом эффективной политики (ФЭП). Влияние технологов на российскую политику в "ближнем зарубежье" можно сравнить лишь с влиянием неоконсерваторов на американскую внешнюю политику после 11 сентября. Павловского и его коллег отвергают и презирают московские либеральные круги, но у них есть идеи, и вокруг этих идей в России существует "посторанжевый" консенсус.

Западу настоятельно необходимо отнестись к деятельности политических технологов со всей серьезностью. В Кремле, населенном серыми аппаратчиками, "ностальгистами" из КГБ и политическими аферистами с сомнительным прошлым, они выглядят как пришельцы с другой планеты. Выходцы из интеллектуальных кругов и альтернативной культуры, они не только читают книги – они их еще и пишут. Они циничны, но обладают большим созидательным потенциалом – Глеб Павловский сыграл решающую роль в приобщении российских политиков к интернету. Они хотят не "уничтожить демократию", а пользоваться ею для достижения своих целей. Это антизападники западного типа, бывшие либералы, антикоммунисты, империалисты. Они искренне верят в достоинства и будущее "управляемой демократии", построенной на тонком сочетании мягких репрессий с жестким манипулированием. Большинство из них хорошо знает Запад и вдохновляется его примером. Их отношение к политике насквозь элитарно: речь идет о странной комбинации французского постмодернизма, диссидентского маньеризма и хитроумности в духе КГБ. Вся эта смесь сдобрена "предпринимательской" эффективностью и традиционной русской напыщенностью. Они верят в демократию, но в демократию не представительную, а манипуляционную. Они воплощают собой новое поколение строителей империи.

Именно эти люди, эти идеи и эта инфраструктура (аналитические подразделения, информационные агентства, СМИ) самым четким образом формулируют новую политику – ту, которую российское правительство будет проводить до 2008 года включительно. Политические технологи – не просто орудие политики Путина: они составляют ее источник. В 2003 году Анатолий Чубайс, бывший рупор российского либерального лагеря, не очень-то милого сердцу Павловского, утверждал, что "либеральная империя" – это единственный реальный проект для России, если она хочет укрепить рыночную экономику и демократические реформы в СНГ. В "империю" должны были войти прежде всего Украина, Белоруссия, Казахстан и Молдавия, а также (в меньшей степени) республики Кавказа и Центральной Азии. Она должна была возникнуть в рамках СНГ при руководящей роли России – роли, основанной уже не на ее военной мощи, а на ее притягательной силе (энергетика, экономическое присутствие, ностальгия по советской эпохе, культурное влияние и доминирующие позиции русского языка). Почти не скрывался расчет на то, что эта "либеральная империя" получит поддержку Запада.

 

"Оранжевая революция" перечеркнула этот проект. Сегодня следует ожидать реализации новой имперской стратегии, в которой Россия будет выступать уже не в качестве консервативной силы, а в роли сторонницы трансформации постсоветского пространства – подобный поворот США совершили после 11 сентября в своей политике на Среднем Востоке. Россия больше не будет заложницей своих лояльных или полулояльных сателлитов, каковыми в свое время были Эдуард Шеварднадзе в Грузии и Леонид Кучма на Украине. Новая стратегия, разработанная политическими технологами, делает Кремль независимым от местных постсоветских элит. Москва получает возможность свободно закладывать основу своего влияния, мобилизуя для этой цели русское население разных стран, пользуясь своими экономическим весом и своим положением главного рынка труда для евразийских обществ. Стабильность и сохранение территориальной целостности постсоветских государств уже не входят в число приоритетов Москвы. В своей новой стратегии Россия будет пытаться экспортировать собственную версию демократии и создавать пророссийские очаги в постсоветских обществах. Эта политика имеет своей целью создать такую инфраструктуру идей, учреждений, сетей и контактов в медийной сфере, которая позволила бы России восстановить свое влияние в условиях будущего кризиса "оранжевых" режимов. Россия не будет бороться за демократию в этих странах. Она будет бороться за... демократию собственного типа.

В своей стратегии восстановления сил Москва отводит центральное место гражданскому обществу. По словам Сер Маркова – одного из самых влиятельных политических технологов, революции ХХI века будут делом рук неправительственных организаций. У этих революций нет ни координирующего центра, ни единой идеологии; они не планируются и не объявляются о. "Революции неправительственных организаций, – пишет Марков, – являются революциями эпохи глобализации и информации. Бессмысленно протестовать против этой реальности; тот, кто хочет ать роль в политике в ХХI веке, должен создавать собственные сети неправительственных организаций и дать им идеологию, деньги и руки". Создание под российским руководством этих сетей – аналитических подразделений, журналистских организаций, центров развития – лежит в центре новой политики России. Россия сама выставляет себя в качестве "экспортера демократии". Московские политические руководители убеждаются, что следующая революция – та, которая приведет к свержению Виктора Ющенко и Михаила Саакашвили – будет окрашена в цвета Москвы. И их надежды отнюдь не утопичны.

Иван Крастев, Inopressa