Хотя Владимир Путин может принять некоторые конструктивные меры по иранской проблеме, в целом он все же не тот партнер, на которого надеялся Запад

Есть одна история, возможно и выдуманная, о случае, произошедшем в 1980-е годы в ГДР. Как-то раз советских офицеров собрали на занятия по политической подготовке. Непокорные офицеры-летчики решили проигнорировать идеологическую накачку и все вместе отправились в буфет. Но в буфете обаятельный сотрудник КГБ встретил их уговорами вернуться на занятия. Офицеры прозвали этого человека "начальник клуба". Его звали Владимир Путин.

Через 20 лет после этого случая "человек КГБ, обернувшийся президентом" возглавил другой клуб: "большую восьмерку" богатых держав. Россия приняла полномочия председателя "восьмерки" в начале этого года. Не так давно мысль о том, что Путин будет председателем в клубе свободных, демократических стран с рыночной экономикой казалась оптимистичной, но не невозможной. Между тем даже до газового конфликта с Украиной, ознаменовавшего начало этого года, присутствие России в "большой восьмерке" не сочеталось с тем курсом, которым Россия движется при Путине. Отношения России с Западом явно изменились в худшую сторону. Почему?

Подлинная трансформация могла произойти не внутри Кремля – могло трансформироваться восприятие со стороны иностранцев. Как и российские избиратели, западные лидеры были вначале введены в заблуждение пропастью между Путиным и его предшественником, эксцентричным и непредсказуемым Борисом Ельциным. Путин оказался трезвенником, выглядел как деловой человек, казался надежным и производил хорошее впечатление своей приверженностью идее макроэкономической стабильности.

Андрей Илларионов, независимый либеральный советник Путина по экономическим вопросам, ушедший в отставку в декабре, скорбя по поводу сокращения политических и экономических свобод, называет старт "дела ЮКОСа" в июле 2003 года поворотным моментом. Но фактически тенденции, которые вызывают все большее беспокойство международной общественности во время второго президентского срока Путина, проявлялись и на первом сроке, в 2000-2004 годах: притеснение самонадеянных олигархов, централизация политической власти и подавление независимых СМИ, не говоря уж о жестокой войне в Чечне.

В те годы некоторые западные дипломаты сквозь розовые очки по ошибке приняли то, что сейчас выглядит тактическим решением, – сближение Путина с США после 11 сентября – за долгосрочную стратегию. С течением лет изменились обстоятельства, и старые инстинкты, полученные в КГБ, вернулись на свое место. Если использовать термины из внешней политики, это означает дипломатию по принципу "ы с нулевой суммой" – стремление заполучить статус сверхдержавы, главным образом с помощью экспорта энергоносителей, и склонность считать, что остальной мир думает и действует так же, как действует Путин. Российское вмешательство в выборы на Украине зимой прошлого года говорит о том, что Путин рассматривает демократический процесс просто как способ легитимизации власти, а не как самоцель. Также исчезли иллюзии у тех западных деятелей, которые надеялись, что реваншистская внутренняя политика Путина может не иметь связи с его внешней политикой.

Это не значит, что Россия и Запад никогда не смогут работать вместе. Сегодня они пытаются сотрудничать по иранской проблеме. Невзирая на коммерческие интересы России в области иранской программы атомной энергетики, отношение Кремля к Тегерану "быстро меняется", говорит Роуз Геттемюллер, специалист по вопросам нераспространения из Московского Центра Карнеги. Ведь если ядерную бомбу получат новые страны, то статус ядерной державы, который Россия так сильно лелеет, утратит свой вес, и это лишь один довод из многих. На этой неделе министр иностранных дел России Сер Лавров заявил о важности соблюдения режима нераспространения и моратория на обогащение урана в Иране. Путин вновь выдвинул предложение о совместной российско-иранской программе по обогащению урана на российской территории, иранцы ответили, что подумают.

Но у России и Запада есть и различия в интересах, даже в отношении Ирана. Для россиян иранский кризис представляет собой новые возможности. Бобо Ло, сотрудник лондонского Королевского института международных отношений, говорит, что России нравятся такие напряженные ситуации, на грани конфликта, в которых Россия приобретает дополнительное влияние благодаря ству в Совете Безопасности ООН. Это влияние сходит на нет, если Россия просто соглашается с американцами и европейцами или если конфликт удается быстро разрешить. Эти соображения помогают объяснить, почему Лавров утверждает, что применение санкций по отношению к Ирану "это ни в коем случае не лучший и не единственный способ решения проблемы".

Имевший место в начале года газовый конфликт вряд ли останется единственным источником трений между Россией и ее партнерами по G8 в месяцы, предшествующие саммиту "восьмерки", который запланирован на июль в Санкт-Петербурге. В марте на Украине пройдут парламентские выборы. Хотя газовый конфликт больше напоминает коррупционный скандал, чем политический спор, он продемонстрировал, что Кремль мог не смириться с поражением на Украине. Кроме того, в марте пройдут президентские выборы в авторитарной Белоруссии, где Кремль истолкует пропаганду свободных выборов со стороны Запада как дерзкое вмешательство в дела российского "ближнего зарубежья".

Судя по всему, Запад уже выработал модель реакции на действия Путина: периодические ые порицания в умеренном тоне (такие, как критика госсекретаря США Кондолизы Райс по поводу газового конфликта) и одновременно – совместное позирование перед прессой с дружеским видом. Пример другой дипломатии показала новый канцлер Германии Ангела Меркель, которая во время визита в Москву, состоявшегося на этой неделе, поднимала проблему Чечни и ужесточения политики правительства по отношению к НПО. Тем самым Меркель дала понять, что Германия будет придерживаться более жесткой линии.

Несмотря на призывы некоторых американских конгрессменов, кажется, мало кто на Западе имеет желание поставить Путина в неудобное положение во время саммита в Санкт-Петербурге. Андрей Илларионов считает, что участие лидеров "большой восьмерки" в саммите явится одобрением той политики, которой придерживается Россия в последнее время. (Хотя в то же время он признает, что западные лидеры мало что могут сделать для изменения этой политики.) "Мы не хотим, чтобы сложилось такое впечатление", – говорит один высокопоставленный представитель администрации США, но при этом подчеркивает, что, если пойти на крайние меры и обречь Россию на изоляцию, это лишь ухудшит ситуацию.

На горизонте – парламентские и президентские выборы в России, в 2007 и 2008 годах. "Выборы в несвободной стране, которой Россия является сегодня, не имеют большого значения", – утверждает Илларионов. С точки зрения внешней политики он может быть прав: преемник, выбранный Путиным, наверняка будет проявлять такое же сочетание жесткости и прагматизма. (Его наиболее вероятным соперником может стать националист, из рода тех страшилищ, образ которых вызывал к жизни Ельцин, чтобы убедить избирателей, а также Запад продолжать оказывать ему поддержку.)

Один из наиболее вероятных кандидатов на роль преемника – это Сер Иванов, который сейчас является министром обороны и вице-премьером и старается выглядеть политиком, более ориентированным на Запад, чем это есть на самом деле. В статье, опубликованной недавно в Wall Street Journal, Иванов написал о появлении новых угроз национальной безопасности, которые могут потребовать применения военной силы. "Главная из них, – написал этот бывший сотрудник КГБ, – это вмешательство иностранных государств во внутренние дела России".

"InoPressa"