Театральный режиссер Дмитрий Богов убежден, что вынашивать творческие замыслы в сегодняшней Украине - для художника слишком большая роскошь.

Дмитрий Богов - один из самых заметных героев современной украинской сцены. Не отвлекаясь на громогласные декларации, он с достоинством занимается своим ремеслом, и, к счастью, этот настойчивый и несуетный труд вознаграждается. Впрочем, благодарить режиссеру нужно не чиновников, а самого себя. Он много и удачно ставит, занимается международными проектами, пестует свой крохотный театр "Вільна сцена". Его постановки любят зрители и хвалят критики.

Вот и в шорт-листе нынешней "Киевской пекторали" в основных номинациях снова фигурировали спектакли Богова - "Немного вина -2" по новеллам Луиджи Пиранделло, осуществленный с собственной труппой, и "Очередь" Александра Марданя в Театре драмы и комедии на Левом берегу. Как чувствует себя режиссер в профессии и что считает в ней самым важным, попытался выведать у Дмитрия Богова корреспондент еженедельника "CN-Столичные новости" Виктор Собиянский.

- Самое главное в профессии режиссера - чуткость: он должен иметь внутри себя "датчик", с помощью которого постоянно проверять, то ли он делает и так ли он это делает. Некоторые режиссеры, приступая к постановке, выстраивают для себя жесткий, беспрекословный для выполнения план действий, иногда даже наперед мизансцены рисуют, но надо понимать, что, предложив что-то актеру, художнику или композитору, ты должен уметь и отказаться от своих предложений, увидев, что ошибся или что эти идеи не реализуются через актера, пространство, время.

- И не ждать, что тебя кто-то чему-то научит - ты должен сам это "цеплять". Мало того, это надо делать в том возрасте, когда твое сознание еще готово перестраиваться. Но профессия режиссера тем и сложна, что учиться ей с юности очень трудно: у тебя еще недостаточно опыта. А когда проходит время, может оказаться поздно. Я вот поступил в театральный институт в 25 лет, то есть уже с довольно большим жизненным опытом, но ведь нужно еще успеть набрать опыта театрального… А учитывая, что человеческий мозг развивается только до 27 лет, тут существует определенный риск чего-то не успеть.

- Спать нужно меньше. Хотя, если серьезно, на самом деле, устаешь страшно. К тому же я, например, никогда не отказывался от работы.

- На самом деле, когда я репетирую спектакль по пьесе Панаса Саксаганского, я не люблю Панаса Саксаганского, когда работаю над произведением Томаса Манна, испытываю антипатию к Томасу Манну. А когда я репетировал "Отелло" Шекспира, то успел возненавидеть даже этот текст. Просто я считаю, что ошибка многих режиссеров в том, что они вынашивают замыслы. А надо реагировать на мир вокруг тебя.

- Примерно так. Ведь, как бы это обидно ни прозвучало, но если ты начнешь вынашивать замысел, искать театр, где бы его реализовать, то ты ничего не реализуешь. В нашей стране, в нашей театральной ситуации вынашивать замыслы - это слишком большая роскошь. К тому же, когда работаешь со своим замыслом, ты себе потакаешь. А отзываясь на чужое предложение, ты работаешь с текстом, который становится для тебя провокацией. Ты вступаешь в ситуацию диалога, то есть работаешь экстравертно, что, по-моему, более правильно по отношению к театру: ведь театр - это же всегда общение. В данном случае текст тоже партнер. И ты начинаешь ать с ним. И если ты меня спросишь, что я мечтаю поставить, отвечу: "Ничего". У меня нет никакой мечты - я просто занимаюсь театром. И в Черкассах, и в Одессе, и в Киеве - в Театре драмы и комедии и в "Вільній сцені"…

- Исторических аналогий я не искал. Просто само словосочетание free stage или open stage несет в себе некую эстетическую неангажированность, прокламирует территорию эксперимента, территорию свободы. То есть в данном случае присутствует момент альтернативы существующему вокруг театру. Все равно организационно выдержать эту альтернативность очень сложно: да, у нас маленький зал, потому мы можем себе позволить экспериментировать; если у тебя большой зал, ты начинаешь думать, как его заполнить.

Думаю, что достоинство профессии режиссера состоит в огромной ответственности, которую он на себя берет. Ты получаешь конкретный зал, конкретных людей - и отвечаешь за то, что именно в этом зале, с этими людьми будет сделан спектакль.

Мне кажется, надо всегда отвечать за то, что ты делаешь. Именно от этой ответственности и устаешь. Не оттого, что придумываешь или репетируешь спектакль, а от беспокойства за то, чтобы вовремя была поставлена декорация, вовремя подан реквизит, выучен актерами текст, чтобы артист его не забыл. В принципе, делать что-либо в сложившейся в украинском театре ситуации - практически невозможно! Если только не вертишься на пупе.

- Значит, нужно так "заквасить" спектакль, чтобы он не деформировался. Ты тоже отвечаешь за это. Я за все отвечаю. Не получился спектакль, развалился - я воспринимаю это как свою личную вину. Поэтому я седой человек. Так что, наверное, профессия режиссера возрастная, ведь юный человек не может отвечать за все. Придумать спектакль может и юноша, а сделать его - только ый человек.

- Проблема в другом: должно быть больше возможностей. Все места "забиты", нет свободной территории для того, чтобы молодой человек мог реализоваться. Нужно наличие свободной площадки, существующей, допустим, на гранты, без худрука, только с техническим персоналом, где любой начинающий режиссер может, подав заявку, которая будет рассмотрена компетентными экспертами, поставить спектакль. А если ты приходишь в театр Михаила Юрьевича Резниковича, то чтобы сделать спектакль, который будет у него долго идти, нужно уже быть "маленьким Резниковичем".

Процесс возникновения новых имен связан с тем, что должно быть место, где они могут о себе заявить. Благо, что мой педагог Эдуард Маркович Митницкий никак нас - меня и моих товарищей - не "плющил". Он так и учил: "Вы разные. Делайте то, что считаете нужным, а я буду с вами говорить о том, что вы сделали". Это очень точный подход. По крайней мере, в контексте украинского театра. Ну, хорошо, что мне так повезло.

- Если говорить об "Отелло", "Сне…" и "Эдипе", то просто эти спектакли делались в период, когда мне было интересно работать с телесностью, трансформировать тело. Эта идея действительно развивалась в нескольких спектаклях, но на самом деле они по стилистике непохожи. Потому что одно дело, когда ты не можешь сделать ни одного лишнего движения, работая со строгим скульптурным телом в "Эдипе", и совсем другое - работать с пупсом в "Отелло". Это разные принципы.

Исходил же я в обоих случаях из пьесы. Просто так получилось, что моя заинтересованность в тот момент экспериментами с телом легла рядом с замыслом. Ведь пьеса "Эдип" как раз о том, как человек все время себя ищет. И недаром же в конце моего спектакля Эдип уже стоит без костюма. А в "Отелло" пупсы появились из идеи безответственности, то есть такие маленькие дети, которые али-али - и убили человека. К тому же к этим пупсам меня подтолкнул образ самого города, где я ставил "Отелло". Черкассы - вообще не город, а такая большая деревня: там живут какие-то дети, непонятно, чем они занимаются, у них ничего особо нет, ничего не получается - ни заработать, ни подработать…

Ну а во "Сне в летнюю ночь" все было еще гораздо проще: я просто соединял работы двух художников, которые как раз делали свои серии - "Синих человечков" Василия Цаголова (это такие cебе украинские X-files) и "Повторение - мать учения" Александра Друганова, с тремя лунами. Всегда есть конкретные условия, в которых реализуется замысел. Это только критики полагают, что идеи могут осуществляться независимо от того, где ты ставишь спектакль, с кем, сколько тебе на это дается времени, денег, в конце концов. И поэтому вопрос не в том, как мы придумали, - вопрос в том, как мы сделали. От замысла до реализации, на самом деле, гигантское расстояние, а удержать идею на этом пути не так-то просто.

- Мне безразлично, кто и что написал о моем спектакле: я знаю, что я в нем сделал. Меня интересует только наличие названия театра в информационном поле.

- Да. Очень многие люди писали "ругательные" статьи о моих спектаклях - я на них никогда не обижался. Как абсолютно полезную для театра вещь я принимаю театральную журналистику, которая подает информацию, сообщение о факте, тем самым расширяя поле возможностей для читателя - потенциального зрителя. Это святая функция прессы. А почему для конкретного человека должно быть важным объяснение, о чем спектакль? Что, для этого человека критик - духовный ориентир?

А вообще сейчас в Киеве театральный контекст имеет очень грустный вид. Театр попал в ситуацию развлечения, досуга. Он уже не является никаким дителем, провокацией. Это просто продажа времени: с семи до девяти по цене 20-30, а иногда 800 гривен. Но ведь люди сложнее, чем истории, которые сейчас рассказывает театр. Так почему же они идут в театр?

Беседовал Виктор Собиянский, "CN-Столичные новости"