Руководитель комитета по вопросам борьбы с организованной преступностью и коррупцией Верховной Рады Украины Николай Джига поднимается в 5.30 утра и перед тем, как появиться в своем кабинете на Садовой, успевает сыграть несколько сетов в теннис или проплыть пару километров в бассейне. Джига подтянут, улыбчив, у него цепкий изучающий взгляд профессионального следователя и репутация человека, который умеет держать слово. Попав в парламент по списку Партии регионов, он не любит распространяться о своих политических прииях, с разумной требовательностью относится к подчиненным и готов по достоинству оценить нестандартную шутку собеседника. Руководитель комитета по вопросам борьбы с организованной преступностью и коррупцией Верховной Рады Украины Николай Джига дал эксклюзивное интервью газете «Столичные новости».

— Николай Васильевич, на днях народный депутат, руководитель юридического департамента блока Юлии Тимошенко Андрей Портнов потребовал привлечь Юрия Луценко к уголовной ответственности. Министру вменяется в вину среди прочего невыполнение решений судов, ведение незаконных оперативно-розыскных действий.За последние годы мы привыкли ко многому, но когда в нарушении закона обвиняют лиц, призванных его олицетворять,согласитесь,это режет слух...

— Перед законом должны быть все равны. Закон об организационно-правовых основах борьбы с организованной преступностью предусматривает, что начальник Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД является первым заместителем министра. Нравится это или не нравится Президенту, министру — закон есть закон, его следует выполнять.

Начальник подразделения по борьбе с организованной преступностью области является первым заместителем начальника областного УВД. Нравится это или не нравится губернатору — так должно быть.

С приходом министра Луценко эти должности — в нарушение закона — упразднили. Таким образом был нанесен серьезный удар по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Подразделения УБОП уравняли с обычными подразделениями, отстраненными от ключевых приоритетов. А они таковы: работа над выявлением и постановкой на учет наиболее опасных преступных группировок, отслеживание потоков их финансирования, борьба с внешнеэкономической преступностью, с преступлениями в сфере топливно-энергетического комплекса, в банковской системе.

Возглавив комитет, я буквально заставил Луценко назначить первого заместителя министра по этим вопросам. Иными словами, как ни парадоксально это звучит, мы вынудили министра считаться с законом.

— Боюсь, что резкость ваших суждений может быть не всеми воспринята адекватно. Поскольку недавно в прессе появилась информация о том, что Николай Джига является наиболее вероятным кандидатом на должность министра внутренних дел. Вам действительно предлагали эту должность?

— Никто и никогда мне ничего подобного не предлагал. Это — первое. Второе — меня на должность министра МВД только силой можно загнать. Откажусь под любым предлогом. Я отработал в этой системе 36 лет. Считаю, этого достаточно. Я устал от постоянных перегрузок.

Так что моя критичность по отношению к министру абсолютно лишена налета конъюнктурности.

— Однако Луценко утверждает, что в возглавляемом им ведомстве серьезные нарушения отсутствуют, и при этом ссылается на Генеральную прокуратуру.

— Генеральная прокуратура ничего, относящегося персонально к Луценко, не проверяла. Факты, которые расследует специальная парламентская комиссия, созданная в связи с публикациями газеты «2000», и факты, которыми располагает наш комитет, связаны с тотальным нарушением законности при выполнении решений суда о восстановлении на работе.

Я вновь подчеркиваю: какое бы ни было государство, какие бы ни были суды, какими бы ни были личности, в отношении которых выносятся решения о восстановлении, эти решения необходимо выполнять. Необходимо чтить закон. Всем. Начиная от президента и заканчивая постовым милиционером. Разумеется, если мы хотим сами себя уважать и рассчитывать на уважение других.

— Увидев вас, вспомнил, как первый заместитель министра внутренних дел Николай Джига в свое время словно на Голгофу всходил для отчета на парламентскую трибуну и держал жесткие удары агрессивно настроенного депутатского корпуса. Непередаваемые ощущения, которые вы тогда испытывали, не сказываются на адаптации в должности руководителя комитета ВР?

— Сегодня мы говорим об этом с улыбкой, а тогда... За время работы в МВД мне приходилось раз восемь стоять на трибуне в зале парламента под перекрестным огнем депутатских вопросов. Парламентарии энергично и скрупулезно меня допрашивали (это слово наиболее точно передает характер диалога с залом) по делу Гонгадзе и в связи с попыткой нападения и поджога администрации Президента в марте 2002 года. Кстати, некоторые из тех, кто входил в эту группу экстремистов, сегодня носят депутатские значки.

Что касается нынешней моей должности... Нашему комитету удалось провести через парламент ряд законопроектов, регулирующих важнейшие аспекты борьбы с организованной преступностью, терроризмом. Осознание необходимости твоей работы, обоснованности твоей профессиональной позиции вселяет определенную уверенность. Мне кажется, я уже несколько адаптировался к новой форме ости на трибуне Верховной Рады.

— А специфическая информация, которой вы владеете, учитывая особенности предыдущей работы в МВД и налоговой администрации, не мешает объективно воспринимать народных избранников?

— Конечно, я знаю многое о многих. И то, что я знаю, обычно не упоминают в официальных биографиях. Но память — категория не догматичная. Переходя на работу в парламент, я буквально заставил себя забыть все негативное, что мне было известно о конкретных лицах.

В конце концов, существует презумпция невиновности. Вину человека может доказать только суд. Если мы хотим построить правовое государство, давайте следовать букве закона. Уважение к нему определяет силу любого государства, любой демократической власти.

У нас же, к огромному сожалению, выполняется только около 20 процентов законов, одобренных Верховной Радой.

— Если верить данным Transparency International, Украина занимает 99-е место по уровню коррупции в списке из 163 стран мира. И хотя мы не рекордсмены в этой сфере, согласитесь, сознание, что в Ираке, Узбекистане, Туркмении или Белоруссии ситуация еще хуже, чем в Украине, как-то слабо утешает.

— Вы правы. Украине необходим пакет законов о коррупции. Коррупция — это фактор резкого обострения социальной напряженности в стране, серьезно дискредитирующий государство, власть, перечеркивающий потенциальные инвестиции.

Сейчас в нашем комитете идет работа сразу над тремя законопроектами, связанными с противодействием коррупции. Один из них, например, предполагает внесение изменений в некоторые законодательные акты Украины об ответственности за профессиональные правонарушения. Что, в свою очередь, потребует изменения Уголовного кодекса Украины. Конвенция ООН, ратифицированная Верховной Радой, предлагает существенно его дополнить, ввести ряд новых статей. Скажем, о злоупотреблении полномочиями. Это довольно большой перечень квалифицирующих признаков того, что сегодня преступлением как бы не считается.

— Нередко создается впечатление, что высокие должностные лица и обычные граждане совершенно по-разному оценивают криминогенную ситуацию в стране. На пресс-конференциях в Министерстве внутренних дел звучат бодрые уверения в очередной победе над преступностью, а житейская практика не желает с этим соглашаться: доверие к милиции падает, люди все острее осознают свою незащищенность... Что вы думаете по этому поводу?

— Милиция — часть власти. И если кто-то приходит со своей бедой к человеку в форме, а вместо понимания и участия наталкивается на равнодушие, должностное высокомерие, грубость, он проецирует свое негативное отношение не только на милицию в целом, но и на все государство. Это — нравственная сторона проблемы. Есть еще сторона и сугубо организационная.

Судьба противостояния с криминалитетом решается на местах — в районных, городских отделах милиции. По большому счету, именно там, а не в высоких кабинетах. И если сегодня, скажем, Львов, город с почти миллионным населением, патрулирует меньше десятка патрульно-постовых машин, говорить о каких-то успехах на фронте борьбы с преступностью, наверное, неуместно.

Не стоит руководству МВД покупать роскошные «Фаэтоны», «Мерседесы», а следовало бы подумать над обеспечением райотделов рабочими патрульно-постовыми автомобилями с соответствующим техническим оснащением. Пусть это будут не «Жигули» даже, а обыкновенные «УАЗики».

Город необходимо разделить на квадраты, по микрорайонам, и пусть по этому маршруту постоянно курсируют милицейские авто. Как во всем мире заведено — в Токио, Нью-Йорке...

Был случай в Киеве. Двое сели в такси, по дороге накинули на водителя удавку, забрали выручку и ушли. Таксист, придя в себя, связался по радиостанции с диспетчером, тот оповестил о случившемся другие машины. В считанные минуты таксисты блокировали дороги и задержали преступников.

Как видим, сама жизнь подсказывает оптимальные схемы. К сожалению, к подобным подсказкам у нас еще не научились прислушиваться. Пренебрегают и годами накопленным опытом.

Сегодня начальнику областного управления внутренних дел сотрудники, отвечающие за внутреннюю безопасность, не подчиняются, они напрямую подчинены министру. И не может начальник ни снять, ни назначить даже командира взвода доно-постовой службы — у того собственное начальство в Киеве. Зацентрализовано все до абсурда. Реально ли в такой обстановке принимать эффективные оперативные решения?

А повальное отстранение сотрудников от должностей, повальная чистка органов... Кому это облегчает жизнь — милиции или криминалитету?

Перед законом все равны. Но если закон нарушает министр внутренних дел — это уже за гранью здравого смысла.

— Между тем министр внутренних дел достаточно часто апеллирует к статистическим данным о снижении отдельных видов преступлений...

— Оставим это на его совести. Мы располагаем несколько иными данными: почти 16 тыс. преступлений укрыто от учета в 2005 году. В этом году, за девять месяцев, — 11,5 тыс. укрытых от учета преступлений.

Скажу больше, раз вы уже затронули тему статистики. Почти каждое третье преступление в стране осталось нераскрытым. Всего зарегистрировано 185 тыс., из них не раскрыто 247 убийств, 1032 тяжких телесных повреждения, 28 260 грабежей, 1623 разбойных нападения, 96 900 краж. А министр заявляет об успехах...

— Еще он заявляет о том, что единственный механизм привлечения к ответственности преступников - это лишение прокуратуры функций досудебного следствия.

— Это абсолютный бред. Министр имеет такое же представление об особенностях следствия, как я о нюансах подготовки китайских космонавтов.

Я — профессиональный следователь. И хорошо понимаю, что прокуратура расследует наиболее сложные, резонансные преступления. Расследует практически все убийства (за исключением совершенных ними). Наиболее серьезные должностные преступления. Преступления, связанные с бандитизмом.

Милиция просто не готова взять на себя такой массив этих сложных дел. Если уже что-то нужно менять, то следует не просто механически передать функции МВД, а создать отдельный следственный комитет или бюро расследований — автономный орган, в состав которого вошли бы следователи и прокуратуры, и МВД, и налоговой, и СБУ. Отдать же подобные функции МВД означает все угробить окончательно.

В чем обвиняют прокуратуру? В том, что она не расследует дела, постушие из милиции. Но корень проблем совсем в другом: материалы в прокуратуру поступают некачественные, неподготовленные.

И не стоит обвинять следователей прокуратуры в том, что они не расследуют дел, которые ну очень хотят расследовать министр внутренних дел и кое-кто из его окружения. Они уже наломали дров. Настолько все непрофессионально... Ни одно дело не пошло в суд — ни по Колесникову, ни по Ризаку, ни по Щербаню. Потому что дела эти построены не на законных доказательствах, а на желаниях, эмоциях, а подчас еще и на элементах фальсификации.

На политике, на фальсификациях построено дело Колесникова. Хотите показать стране и всему миру эффективность борьбы с коррупцией — пожалуйста. Есть на ком показывать. Остались нерасследованными дела Порошенко, Червоненко...

— Вы упомянули фамилию Щербаня. Его возвращение вызвало заметный общественный резонанс.

— Я не знаю подробностей жденных против него дел. Но на основании того, что мне известно, могу предполагать, если хотите, чувствую, что ничего серьезного в этих материалах нет. В смысле доказательств. Крики, шум и, простите за выражение, понты — это одно, а законные доказательства - совсем другое. Сейчас привезите из-за границы любого...

— Например, Бакая, Билоконя, Боделана...

— Любого. И никто им ничего не сделает. Малограмотные, бестолковые, основанные на голом популизме обвинения. Да если бы имелись серьезные доказательства по делу Щербаня, его Генеральная прокуратура не отпустила бы.

— В свое время вы были одним из тех, кто начинал расследование дела Гонгадзе. Сегодня вокруг него много эмоциональных наслоений, домыслов. И несмотря на начеавшийся процесс, с каждым годом все труднее верится в то, что когда-нибудь мы узнаем правду...

— Сейчас судят трех бывших работников милиции. Если верить тому, что сотрудники департамента наружного наблюдения МВД принимали участие, а точнее, только присутствовали в момент, когда генерал душил журналиста... Если этому верить, то я не знаю, почему их судят. Они же — подчиненные этого генерала. Люди зависимые. Как пишут в газетах, стояли, ничего не делали... За что их судить?

Для меня это дело на сегодняшний день остается загадкой. Возможно, действительно, сначала появились пленки, они подверглись серьезному анализу, была разработана определенная операция, а потом, под эти пленки, и последовало исчезновение Гонгадзе.

Но... Я помню, что его рост был метр девяносто два сантиметра. А эксперты определяют рост найденного тела в пределах метра восьмидесяти двух сантиметров. Мать категорически заявляет, что найденное в таращанском лесу тело не принадлежит ее сыну. Это же мать, она многое чувствует сердцем, к тому же она обувь к ступне этого самого тела прикладывала.

Экспертиза на основе анализа ДНК также дает повод скорее для вопросов, чем ответов. Ведь учитывались генетические материалы только матери, а мировая практика подразумевает сличение данных обоих родителей.

— Итак, голова отсутствует, а тело может принадлежать вовсе не исчезнувшему журналисту. Возникает естественное, время от времени реанимируемое моими коллегами предположение, что Гонгадзе жив.

— А вы еще вспомните слова матери о том, что у нее было два сына. Один исчез после дения, где он — она не знает. Повторю: в этом деле слишком много загадок.

— А в своей личной криминалистической практике вам часто приходилось иметь дело с загадками?

— Постоянно. Но чаще всего мне их удавалось разгадывать.

— Есть о чем вспомнить?

— Конечно. И знаете, больше всего согревают душу воспоминания о днях, когда работал следователем в районе. То было время моей молодости. В портфеле — фотоаппарат, вспышка, а, набор процессуальных документов, в душе — огромное желание доказать самому себе и другим, на что ты способен.

Бывали ситуации трагические, бывали забавные. Помню, в 1970-е годы участились кражи скота. Тащили с подворья зазевавшегося хозяина лошадей, коров, свиней, птицу. Сколько сил и нервов потратили мы однажды на поиск пропавшей коровы. Умыкнули ее профессионально, исчезла буренка бесследно, словно на воздушном шаре улетела. А когда нашли корову, долго смеялись: оказывается, похитители, чтобы скрыть следы, аккуратно обули ее в сапоги. Можете себе представить корову в сапогах?!

— С трудом. Как и то, что такой опытный криминалист не попытался расследовать происхождение собственной фамилии, несколько необычной для вашей родной Виннитчины. Если не ошибаюсь, джигой называют ирландский танец?

— Верно. А в украинском языке это — приспособление для ловли рыбы. Когда довелось побывать в Азербайджане, местные знатоки словесности убеждали меня, что фамилия Джига — вообще-то турецкого происхождения. Так что есть варианты...

— С учетом специфики вашей предыдущей и сегодняшней работы, украинский вариант представляется наиболее предпочтительным. Спасибо за беседу, Николай Васильевич.

Беседовал Юрий Кон