Если бы еще несколько лет назад любому гражданину Украины сказали, что его страну ждут коренные перемены, более того, он, гражданин, способен и станет основой таких перемен, то реакцией, в лучшем случае, было бы сомнение. Действительно, разве у нас так бывает? Разве может народ существовать не вопреки, а вместе с теми, кто этим народом управляет? Украина уже давно приобрела имидж страны, где если что-то и происходит, то исключительно в духе «показательных выступлений».

 

Последние президентские выборы стали в этом смысле исключением из общего правила. Украинцы чуть ли не впервые в своей новейшей истории смогли опровергнуть неразрывно связываемый с их менталитетом принцип «крайней хаты», и вышли на улицы. Вышли для того, чтобы определить и декларировать будущее государства, чтобы настоять на своих правах, чтобы всё изменить.

 

Безусловно, и тогда, среди общего ического порыва, слышались скептические замечания и опасения: что же будет потом? Ведь, по сути, революция при самом оптимальном её окончании может лишь повлиять на переход государственных портфелей из одних рук в другие. И не станет ли она в таком случае заменой системных элементов без преобразования системы в принципе?

 

Со времени тех знаменательных событий на Майдане прошёл год. Наивно было бы полагать, что тогда, стоя на главной столичной площади, кто-нибудь думал: вместе с победой придёт новая жизнь, и перемены, так щедро анонсируемые в речах революционных лидеров, сразу станут очевидными. Все понимали, что избежать постреволюционного «похмельного синдрома» не удастся. Но вера в качественно новое состояние государственного аппарата, как и доверие к этим самым лидерам, были определяющими.

 

Революция – это всегда личное. Как и Майдан для всех, находившихся, там был делом личным. Каждый думал о своей стране и её будущем как о чём-то неотделимом от себя, от собственных интересов. Другое, казалось, дело – политики. Ведь они, как сами утверждают, професионалы. Для них может быть лишь «общая цель», достижение которой является повседневной и даже обыденной работой.

 

Исходя из этого, немного неуместно смотрелись новоявленные властьимущие, сменившие революционные площади на правительственные кабинеты, а демократические свитера - на представительские костюмы, но так и не изменившие привычной методологии и майданной риторики. Стартовавшая практически одновременно с новой властью реприватизация со стороны могла выглядеть новым перераспределением капиталов или сведением старых счётов, только не экономически целесообразным или стратегически взвешенным процессом. Упразднение же Свободных Экономических Зон и сохранившаяся нестабильность финансовой и законодательной систем окончательно сформировали отношение «власть - бизнес», загнав его в дореволюционные рамки.

 

Последним аргументом в таких случаях принято считать «революционную целесообразность». Именно «верность идеям Майдана» используется для оправдания политических и экономических ляпов. Ею можно оправдать и инфляцию, и колебания на валютном рынке, и снижение ВВП, и кризисные явления, то и дело имеющие место в той или иной отрасли.

 

Кроме того, как оказалось, Майдан, где много говорилось о единении, не является препятствием для ведения собственной политической ы его участниками. Скорее, наоборот. Каждый из вчерашних союзников, хоть в наименьшей степени претендующий на самостоятельное значение, сегодня пытается занять своё место на политическом Олимпе. Место, принадлежащее ему по праву – ведь именно он остаётся «наиболее верным последователем начинаний революции». Нельзя не признать тот неутешительный факт, что по прошествии года Майдан стал всего лишь картой, разыгрываемой в большой политической е, товарным знаком, частью позитивного имиджа, использовать который могут не все, но все пытаются.

 

Единственное, для чего майданное прошлое бесполезно – это коррупция. Коррупционные скандалы в высших эшелонах власти стали следствием компроматных войн, которые, в свою очередь, логически продолжили постреволюционные пиар-кампании отдельных политических сил. Так, постоянные попытки сформировать собственный политический облик, оторвав кусок от «оранжевого пирога», закончились дискредитацией самой идеи построения принципиально нового политикума.

 

Круг замкнулся. И призванные упразднить нечестность коррупционной власти силы пришли к той же коррупции.

 

Безусловно, трудно признать то, что признавать никак не хочется, трудно согласиться с тем, что скептики в очередной раз оказались правы. Не хочется верить, что прошлогодний Майдан был призван лишь заменить переменные, не затрагивая самого уравнения. Но если сегодня рядовому гражданину Украины сказать, что его страну ждут коренные перемены, то реакцией, в лучшем случае, будет сомнение.

 

Александр оваров, ForUm