Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии:

 

Комментировать в данном случае стоит не столько результаты участников выборов, сколько результат их главного "не-участника" — партии "Родина". О политических последствиях ее снятия с дистанции говорить пока рано. Но уже сейчас можно подвести какой-то баланс потерь и достижений. "Хороших новостей", наверное, только две. Во-первых, достигнута идентификация партии с национально-иммационной темой, стратегически значимой и электо перспективной. Во-вторых, подтверждена репутация политической силы, которую власть опасается и, значит, "уважает". Но угрозы не менее серьезны. Они связаны с развитием тех тенденций, которые проявились в ходе кампании. Прежде всего, это дальнейшее применение юридических технологий, способное существенно осложнить жизнь партии. Это дальнейшее применение политических технологий по отколу знаковых фигур и поддержанию атмосферы склочности. Это продолжение информационной блокады лидера партии. Это кризис финансирования. И разумеется, маргинализация через жупел фашизма.

Это не совсем точно, как мне кажется. В отличие от КПРФ в 1996 году, "Родина" не будет признана в качестве официального спарринг-партнера Кремля. Даже в максимально демонизированном виде. Двухпартийность 90-х — это явно не та двухпартийность, о которой любит мечтать президент. Чтобы избежать ее римейка, политтехнологам власти придется, с одной стороны, вытеснять "Родину" из "большой политики", с другой — умеренно поддерживать другие оппозиционные силы. Что же касается "антифашистского" сюжета, то его роль, как мне кажется, довольно узкая — легитимация "преемственности власти" в глазах Запада и либеральной околополитической богемы. В этом смысле он должен быть локализован в рамках крайне немассовой политической прессы. Если я окажусь неправ и тема "фашистской угрозы" начнет в преддверии выборов информационно "разрастаться", это будет индикатором того, что власть серьезно оценивает мобилизационный потенциал "Родины" и готовит обоснование для жестких технологий "уличной войны".

Но до тех пор, пока "Родина" не предъявит массовой мобилизационной базы, борьба с ней будет носить характер не столько идеологический, сколько технологически-организационный. "Болевых точек" здесь более чем достаточно, и если на них скоординировано давить, то партийной структуре обеспечен системный кризис. Некоторые из его факторов я уже назвал.

Естественно, если партию выталкивают за рамки легально-респектабельного политического процесса, то она, скорее всего, отвечает на это определенной радикализацией своего политического поведения. Но весь вопрос в том, что будет означать эта радикализация. Взвинчивание антивластной риторики? Или более радикальное притязание на власть? На мой взгляд, это совсем не одно и то же.

Политическая сила, которая реально претендует на власть в стране, а не просто на миноритарную фракцию в парламенте, должна вооружиться чем-то более серьезным, нежели оппозиционный дискурс 90-х гг.

Проблема не во внешних обстоятельствах, а в его внутренней структуре. Оппозиционный язык 90-х гг. противники называли "параноидальным", но на самом деле он был скорее "шизофреническим", расщепленным. Если режим — антинародный, то причем здесь "оппозиция"? Условно говоря, движение сопротивления во Франции, независимо от форм своей деятельности (насильственных — ненасильственных) ни в каком смысле не было "оппозицией" режиму Виши. Но даже если не приравнивать действующую власть к оккупационной, нельзя не признать, что у нас объективно нет политической системы, в которой возможно существование оппозиции, в которой возможна открытая ротация правящих команд и правящих курсов. Поэтому, когда Рогозин сегодня говорит, что "Родина", наконец, стала настоящей оппозицией, хочется добавить, что быть настоящей оппозицией в этих условиях — значит больше вообще не быть оппозицией, а быть, в меру возможностей, параллельной, альтернативной властью. Или хотя бы, создавать образ такой власти.

Понятно, что задача — найти третий путь между марионеточностью и маргинализацией. Заметьте, в России фактически нет поля внесистемной политики (не говорю "анти", именно "вне"). И это при крайней непопулярности официальной властной системы. Тот, кто сумеет "изобрести" приемлемые и понятные для своих сторонников формы внесистемной политики, просто по факту будет основным претендентом на власть. Пока можно лишь обозначить те основные компоненты, из которых складывается эффект "параллельной власти". Они в общем вполне бы и очевидны.

Это формирование каналов политической коммуникации вне электронных СМИ. В том числе, через инфраструктуру неполитических общественных организаций, через штучную работу с лидерами мнения ("гарантами доверия" на местах), через обеспечение занятости для партактива и так далее.

Это разработка эстетического, "брэндового" пакета "параллельной власти". Потому что сильная политика не может быть узко-политической.

Это активная коалиционная политика, построенная вокруг четкого набора политических целей и принципов, а не по принципу "за или против Путина". Путин — это пустота, и не надо пытаться от нее оттолкнуться. Я убежден, что безыдейная оппозиционная коалиция заведомо проывает безыдейной власти.

Это консолидация контрэлиты. Родина появилась на политической сцене как своего рода партия элиты — провластная, но выгодно отличающаяся от ЕР как номенклатурного отстойника. Восстановить это элитарное реноме уже в качестве внесистемной силы, безусловно, не просто, но возможно. Ведь огромное количество людей элитного качества, профессиональных и авторитетных, просто не видят себя в рамках сложившейся правящей верхушки. Эти люди, как правило, хронически "беспартийны". Но установить с ними рабочие контакты, объединить их в околопартийные сетевые проекты — вполне решаемая задача.

Я думаю, совсем наоборот. Именно для того, чтобы притязание "Родины" на реальную власть было массово поддержано, необходимо предъявить не просто образ дееспособной команды, а образ альтернативного правящего слоя. По большому счету, главным "предложением" на политическом рынке являются не "идеи" и "требования", а "типажи". У Родины есть свои коронные политические темы — условно говоря, национальный и социальный вопрос. Но если они не срастутся с образом "новой элиты", то все эти темы будут эффективно перехвачены и отыграны властью. Условно говоря, антииммационная забота о русских будет поручена неподдельно искреннему Сергею Миронову, а забота о бедных — закрыта пиаром "национальных проектов". И то, и другое может дать неплохой популистский эффект. Кстати, уже сейчас прочитывается тенденция:

"Родина" вряд ли сможет состязаться с Кремлем в популизме. Поэтому разговаривать придется прежде всего с теми людьми, которые способны понять разницу между патриотической фразеологией и реальной антиколониальной политикой. Или между потребительскими подачками и реальным социальным инвестированием. Таких людей, наверное, не очень много, но они очень важны.

У нас действительно сложилась определенная, условно говоря, "протестная" повестка дня. Ее пункты хорошо известны. Это бедность, олигархия, коррупция, иммация, потеря СНГ и так далее. Но у оппозиции нет политической монополии на эти темы. Их может по-своему отыгрывать и сама власть (например, антикоррупционная тема массово ассоциируется с "Единой Россией"), и вообще кто угодно. Я не уверен, что в этой попытке "оседлать" протестную повестку дня наши системные политики преуспеют, но уверен, что изрядно всех утомят ею. Поэтому внесистемная сила должна быть готова вовремя "сменить тему". Разумеется, "русские и бедные" никуда не пропадут, но на фоне этой усталости огромную фору получит тот, кто сумеет обратиться к ним от имени найденного будущего, а не от имени потерянного настоящего.