Первый мучитель: педагог- л первоклашек

Три года учитель младших классов из тамбовской деревни Чаплыгино, лучший педагог района, победитель конкурсов профессионального мастерства Геннадий Валентинович Кирпичников л мальчиков из своего класса. Сеять «разумное, доброе, вечное» он начал, когда они были еще первоклашками.

Он бредет мне навстречу по тюремному дворику, чуть приволакивая правую ногу и заискивающе улыбаясь.

Жалок. Вот точное определение, которое хочется применить к этому человеку. Омерзителен и жалок.

Вторая мысль: как же ему удавалось скрывать свои приия от окружающих так долго?
Три года учитель младших классов из тамбовской деревни Чаплыгино, лучший педагог района, победитель конкурсов профессионального мастерства Геннадий Валентинович Кирпичников л мальчиков из своего класса. Сеять “разумное, доброе, вечное” он начал, когда они были еще первоклашками. Поймали его, когда ребята перешли в пятый класс. Он превращал своих учеников в уальных рабов. А его премировали почетными грамотами за “неиссякаемую любовь” к детям.

— Вы обвиняете педагогов в том, что это мы не замечали странностей в поведении Кирпичникова? — директор чаплыгинской школы Александр Горелов, кажется, очень возмущен. — Но за три тысячи р. в месяц нормальных мужчин в педагогику не загонишь! Да в районо были счастливы, что хоть кто-то попросился в малокомплектную школу — где учеников от первого до девятого класса всего 15 человек.

Горелов — теперь уже бывший директор. Его с позором сняли, когда о уальных зверствах лучшего в районе педагога стало известно. А саму школу хотят теперь закрыть.
Житие несвятого

Из допроса обвиняемого:

“Я признаюсь в своем гнусном и бессердечном преступлении. Я не хотел никого ть, правда. Мне хотелось просто видеть маленьких мальчиков, касаться их руками, наблюдать, как они бегают на переменах по коридору. Я уходил в туалет и доводил себя до пика. Дети беспрекословно меня слушались. Контроля за мной никакого не было. Постепенно я осмелел, да…”

Школа. Одноэтажное здание на краю села. На заросшей лужайке, в которой с трудом угадывается школьный стадион, мирно пасутся коровы. Ученики на каникулах. До районного центра отсюда, можно сказать, до местной столицы, километров семь пехом через поля и лесополосу.

Внутри школы пахнет плесенью и грибком. Кружка на толстой цепочке лязгает на входе о ведро с питьевой водой.

В такой же “храм науки”, наверное, спешил полтора ста лет назад и Филиппок. Ничего не изменилось. Разве что учителя в России из педагогов стали ами. Это уже норма.
Так же, как учителя, ненавидящие своих учеников, издевающиеся над ними, доводящие школьников до самоубийств… На их фоне Кирпичников выглядит невинным агнцем. По крайней мере, он действительно любил детей.

Его кабинет — лучший в школе. Геннадий Валентинович сам оборудовал и отремонтировал его, сшил кружевные занавесочки, развесил на стенах плакаты с наглядной агитацией. На всех картинках — хрупкий голенький мальчуган на руках у мужчины. Автор — Кирпичников. “Настоящий художник!” — ахали учительши, приглашая Геннадия Валентиновича на “белый танец” на школьных посиделках.

Он не лапал партнерш за ь, не лез под юбку. “Настоящий мужчина!” — восторженно отзывались окружающие.

На и у 35-летнего Кирпичникова блестел орден “за Афганистан”. “Расскажите о своих подвигах на войне”, — умоляли подвышие педагоги. Кирпичников отмахивался. Скромняга и бессребреник. Даже не принес в отдел кадров никаких бумаг, подтверждающих это геройство, чтобы получить налоговую льготу.

Он вообще не показал в районо никаких официальных документов о себе. Только ксерокопии. Копия диплома об окончании в 93-м году Хабаровского педагогического училища. Копия выписки из трудовой книжки о том, что работал трудовиком в химкинской школе №1246.

Проверкой подлинности дипломов новоявленного Песталоцци тогда, в августе 2002-го, никто не озаботился. На носу был новый учебный год, педагоги, готовые пахать в сельских районах за копейки, сегодня на вес золота. В маленьких деревенских школах один учитель нередко тащит на себе и русский, и физкультуру, и физику с химией. Знает он предмет или нет — неважно, лишь бы закрыл вакансию.

Заявление Кирпичникова о приеме на работу пестрело орфографическими ошибками. Но ему дали высшую учительскую категорию. В сентябре 2002-го “макаренке” доверили вести самых младших. Шесть человек. Трех мальчиков и трех ек. Семилетних новичков. Нежный возраст, самый сладкий. Зеленые горошинки в стручке.

— Представляете, всю свою зарплату Кирпичников тратил на то, чтобы доезжать по утрам в школу на автобусе из Мичуринска, где он жил с мамой, — говорят педагоги. — Он рассказал, что был женат, но с супругой развелся, хотя безумно любит двух сыновей — Игоря и Павлика. Он даже показывал нам их свидетельства о дении.

Кирпичников не чурался оставаться после уроков с ребятами на дополнительные занятия, вел кружки, провожал неуспевающих вечерами домой через лесополосу, чтобы — не дай бог — не пристали к детишкам грязные ки. И все — за бесплатно, за просто так… “Он был просто святой!” — это признают все. Портрет Кирпичникова повесили на доску почета в районе, на него равнялись молодые учителя, которые приезжали в чаплыгинскую школу на открытые уроки.

Все шло замечательно, пока осенью 2005 года один из старшеклассников на классном часе вдруг не выпалил: “А ничего, что этот ваш замечательный Геннадий Валентинович мальчишек в своем классе уже несколько лет трахает?..”

Дети без языка

Из показаний одного из потерпевших:

“Мама сильно ругала меня за “двойки”, а Геннадий Валентинович обещал, что будет ставить мне плохие отметки, если я не стану вести себя с ним “как надо”. Каждый раз, когда учитель совершал это со мной, я сопротивлялся. Мне было больно, и плохо, и липко, но я плакал не поэтому, а потому, что лицо у учителя становилось таким страшным, когда он приказывал мне снять брюки...”

“Почему изнные дети так долго молчали?” — недоуменно спрашивали у меня все, кому я рассказывала эту историю. Ведь это было не раз и не два. Три года. Поодиночке и группой. о. о. В классной комнате, в кабинете английского, на школьном дворе, в лесополосе, когда он провожал неуспевающих с дополнительных занятий...
А они молча снимали штаны — будто дневник за “двойкой” протягивали. Почему не жаловались? Нам, городским, наверное, этого не понять.

Учитель на селе — царь и бог, местная элита, пусть и не богатая, но все же при власти. К нему ходят советоваться, его уважают, такое отношение еще со старых времен сохранилось, хотя люди нынче стали совсем другие. Поэтому, когда Кирпичников повел двух из трех своих учеников, как бычков на заклание, ребятам даже в голову не пришло, что можно искать управу на “бога”.

Все началось с того, что после уроков Геннадий Валентинович оставил заниматься самого неуспевающего мальчика. Педагог не повторял с ним правила правописания “жи” и “ши”, а пояснил, что с завтрашнего дня они будут исправлять “пары”, обнимаясь и целуясь в голом виде.
Назавтра в школу нагрянул папаша мальчишки. “Эй, учитель, если сына тронешь, я тебе башку оторву”, — прозил тот. Но про других школьников речь не шла. Да сам папаша, хоть и прозил открыто учителю, не поставил никого в известность, что к его сыну приставали.
Во власти Кирпичникова оставались еще два мальчика из класса. Перед ними он уже не расписывал прелести однополой любви, а просто замучил “двойками” и прозил нажаловаться родителям. А уж те пусть своих олухов беспощадно выпорют!

Избежать родительского наказания можно было единственным способом.

В первый раз они сделали это, чтобы не получить ремня. Во второй — чтобы не получить ремня за “первый раз”... Родители с ремнем или уально енный первый учитель? В любом случае пришлось бы снимать штаны. “Мы надеялись, что, когда перейдем в среднюю школу, все это закончится, так что можно еще немножечко потерпеть”, — объясняют свое молчание ребята.

Но в начале пятого класса, когда, как казалось, все самое страшное уже позади, Геннадий Валентинович опять вошел к ним в кабинет. Хотя мальчишки вели себя хорошо, он записал замечания в их новеньких дневниках и снова предложил проводить через лесополосу до дома. Они поняли, что он не оставит их в покое никогда.

Лишь такая перспектива заставила ребят наконец открыться. Но не ым — а ровесникам. Вскоре все дети в школе узнали о том, что происходит. И все по-прежнему молчали. Пока один из старшеклассников не выступил на классном часе.

— Кирпичников не сопротивлялся, когда мы его задержали и предъявили обвинение, — рассказывает прокурор района. — Знаете, ов принято почему-то жалеть, говорят, что их в детстве самих ли. Это такой заезженный штамп. Вот и Геннадий Валентинович тоже наплел нам сказку о том, как в 14 лет стал жертвой отчима. Все это ерунда. Мы проверили его семью — обычные люди, работяги, пятерых детей вырастили, Геннадий — старший. И воспитывал его родной отец, а не насильник-отчим.

Тот самый отец, который умер, не выдержав позора, когда Гену Кирпичникова посадили в первый раз. За изние в подворотне него мальчика в 96-м году. Потому что никакого “лучшего педагога”, да и просто педагога, не было в природе — а был уальный рецидивист Кирпичников, судимый, без образования и профессии.

Тогда у дали всего три года и выпустили досрочно за хорошее поведение. И он решил больше не отлавливать малышей по закоулкам — это было слишком опасно. Подделав учительские дипломы, он сочинил себе новую биографию и семью. Даже двух сынишек, самого нежного возраста, для пущей убедительности выдумал.

устроился работать в забытую богом сельскую школу. Точно рассчитав, что там до него никому не будет дела.

“Он в тюрьму сел, а мне с кредитом расплачиваться!”

Из последнего слова подсудимого:

“Ваша честь! Разве я один виноват в том, что произошло? Что сделало наше общество для того, чтобы спасти мою падшую и грешную душу? Я прошу меня строго не судить, ведь это не преступление, а болезнь, от которой меня надо лечить, а если вы сейчас осудите меня, то у меня уже не будет возможности исправиться. А я хочу побыстрее вернуться домой, к моей любимой мамочке!”

Он бредет мне навстречу по тюремному дворику, заискивающе улыбаясь. Омерзителен и жалок.
В эту колонию а Геннадия Кирпичникова перевели несколько дней назад. Сразу после того, как приговор — 18 лет строгого режима — вступил в законную силу. Охранники рассказывают, что, в отличие от школьных завтраков, здесь зэков по утрам потчуют парным молоком, которое специально привозят колхозники. Словно не срок отбываешь, а на вредном производстве.
Геннадию Кирпичникову молоко не положено. Он пока находится в карантине, сдает анализы. Но уже через день его выпустят к “коллегам” в общую камеру, и он понимает, что это может для него означать. Насильников за решеткой не любят. Насильников них детишек — тем более. Поэтому Кирпичников и торопится рассказать о себе как можно больше, найти слова, чтобы убедить в своей невиновности и меня, и тюремное начальство.
— В прошлый раз мне за изние дали три года, а сейчас — целых 18. Разве это справедливо? — вопрошает Кирпичников. — Это почти как смертный приговор. За что? Да сейчас вокруг одни ы и “голубые”. Их даже по телевизору показывают, известные всем люди. А мне просто не повезло. Хотя я ведь никого не убивал, я любил детей, свою работу. Мне стыдно за то, что я делал. Я болен. Но жаль, что все это происходило в глухой деревне, а не в Москве, где люди более продвинуты…

И я понимаю, что он — по-своему, чудовищно — прав. Потому что обычные граждане с нормальной ориентацией на том “продвинутом” фоне, который усиленно пропагандируется сейчас, сами уже выглядят исключением из правил, какими-то енцами.
В Голландии на днях целую партию ы создали. Требуют, чтобы возраст, с которого можно было бы безнаказанно развращать маленьких детей, законодательно снизили до 12 лет. К уголовной ответственности их за это никто не привлекает. Даже наоборот — журналисты наперебой интервью берут. Так чем мы в России хуже?

Сам Геннадий Кирпичников про своих них иков и о том, как же им жить дальше в маленьком селе, где все друг друга знают, и вовсе не вспоминает. Он говорит, что пострадал от своей пагубной и никак не меньше этих несчастных мальчишек.
— Мама вот ко мне не приезжает. После суда так ни разу и не была, — вздыхает бывший учитель. — Можно я ей записку напишу? Если вам несложно, отвезите ее, пожалуйста.
Я вырываю для него лист из журналистского блокнота, и Кирпичников строчит на нем убористым и совсем не каллафическим почерком.

Я отвезла это письмо матери а. Я ожидала от нее слез раскаяния, попыток оправдать сына. Она встретила меня в уютном доме с крошечным палисадником и, усадив за обеденный стол, действительно посетовала на тяжелую жизнь. Но переживала пожилая женщина не потому, что плохо воспитала своего мальчика. И не потому, что ей стыдно теперь смотреть соседям в глаза. “Просто Генка кредит за новый телевизор не успел выплатить. Он теперь в тюрьме сидит, а у меня из пенсии вычитают”.

Имена героев и название села изменены.

Как выявить учителя-а

В российских школах, к сожалению, не существует строгого отбора преподавателей. Учителю достаточно иметь диплом о высшем образовании (подлинность которого вряд ли станут проверять), стандартную медицинскую книжку и паспорт, чтобы устроиться в образовательное учреждение. Правда, при приеме на работу педагогу придется заполнить специальную анкету, где помимо данных об образовании, ученой степени и наградах необходимо указать сведения о близких родственниках, написать, имеет ли он судимость и есть ли у него допуск к государственной тайне. Оценивать же, насколько человек адекватен и любит ли он вообще детей, директорам школ приходится “на глазок”, с помощью интуиции, и зачастую они принимают решение, руководствуясь только одним правилом. Если претендент на место сменил много работ, причем не задерживался подолгу ни на одной, значит, ему скорее всего откажут в приеме. Однако... Если речь идет о сельской школе, где каждый преподаватель на вес золота, сами понимаете, тут не до жиру.
Кстати, такие новомодные штучки, как рекомендации с прошлого места работы или психологическое тестирование, в образовательной среде до сих пор не прижились. Эти приемы практикуют, как правило, элитные гимназии, в которых учительские зарплаты неприлично высоки.

Екатерина Сажнева, «Московский комсомолец»